Неточные совпадения
Указав на отсутствие согласованности дорожного строительства с
целями военной обороны, он осторожно поговорил о деятельности министерства финансов.
Его определил, сначала в
военную, потом в статскую службу, опекун, он же и двоюродный дядя, затем прежде всего, чтоб сбыть всякую ответственность и упрек за небрежность в этом отношении, потом затем, зачем все посылают молодых людей в Петербург: чтоб не сидели праздно дома, «не баловались, не били баклуш» и т. п., — это
цель отрицательная.
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской войны английские
военные суда тоже стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна моей каюты: это
целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на карте показаны в виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Здесь поместятся
целые военные и купеческие флоты.
Цель моей командировки заключалась в обследовании Шкотовского района в
военном отношении и в изучении перевалов в горном узле Да-дянь-шань [Да-цзянь-шань — большие остроконечные горы.
А тут чувствительные сердца и начнут удивляться, как мужики убивают помещиков с
целыми семьями, как в Старой Руссе солдаты
военных поселений избили всех русских немцев и немецких русских.
Все
военное было для меня нестерпимым, ибо делало человека подчиненной частью коллективного
целого.
Каллиграф не допустил бы этих росчерков или, лучше сказать, этих попыток расчеркнуться, вот этих недоконченных полухвостиков, — замечаете, — а в
целом, посмотрите, оно составляет ведь характер, и, право, вся тут военно-писарская душа проглянула: разгуляться бы и хотелось, и талант просится, да воротник
военный туго на крючок стянут, дисциплина и в почерке вышла, прелесть!
—
Целый день сердился, и вчера, и сегодня; ужасно недоволен-с; то радостен и вакхичен даже до льстивости, то чувствителен даже до слез, а то вдруг рассердится, да так, что я даже и струшу-с, ей-богу-с; я, князь, все-таки человек не военный-с.
Все были в негодовании на В.**, нашего, кажется,
военного губернатора или корпусного командира — хорошенько не знаю, — который публично показывал свою радость, что скончалась государыня,
целый день велел звонить в колокола и вечером пригласил всех к себе на бал и ужин.
Вот эта женщина «добродетельна», — говорят они, — ибо с успехом боролась в Чугуеве с
целым штабом
военных поселений.
С картой театра
военных действий в руках стратеги в вицмундирах толковали по
целым часам, каким образом могло случиться, что француз сперва взял Севастополь, а потом снова его уступил.
Постоянный костюм капитана был форменный
военный вицмундир. Курил он, и курил очень много, крепкий турецкий табак, который вместе с пенковой коротенькой трубочкой носил всегда с собой в бисерном кисете. Кисет этот вышила ему Настенька и, по желанию его, изобразила на одной стороне казака, убивающего турка, а на другой — крепость Варну. Каждодневно, за полчаса да прихода Петра Михайлыча, капитан являлся, раскланивался с Настенькой,
целовал у ней ручку и спрашивал о ее здоровье, а потом садился и молчал.
Дисциплина и условие ее — субординация только приятно, как всякие обзаконенные отношения, — когда она основана, кроме взаимного сознания в необходимости ее, на признанном со стороны низшего превосходства в опытности,
военном достоинстве или даже просто в моральном совершенстве; но зато, как скоро дисциплина основана, как у нас часто случается, на случайности или денежном принципе, — она всегда переходит с одной стороны в важничество, с другой — в скрытую зависть и досаду и, вместо полезного влияния соединения масс в одно
целое, производит совершенно противоположное действие.
— Вследствие того-с, — начал Аггей Никитич неторопливо и как бы обдумывая свои слова, — что я, ища этого места, не знал себя и совершенно забыл, что я человек
военный и привык служить на воздухе, а тут
целый день почти сиди в душной комнате, которая, ей-богу, нисколько не лучше нашей полковой канцелярии, куда я и заглядывать-то всегда боялся, думая, что эти стрекулисты-писаря так тебе сейчас и впишут в формуляр какую-нибудь гадость…
Часто, когда видишь не только рекрутские наборы, учения
военных, маневры, но городовых с заряженными револьверами, часовых, стоящих с ружьями и налаженными штыками, когда слышишь (как я слышу в Хамовниках, где я живу)
целыми днями свист и шлепанье пуль, влипающих в мишень, и видишь среди города, где всякая попытка самоуправства, насилия запрещается, где не разрешается продажа пороха, лекарств, быстрая езда, бездипломное лечение и т. п., видишь в этом же городе тысячи дисциплинированных людей, обучаемых убийству и подчиненных одному человеку, — спрашиваешь себя: да как же те люди, которые дорожат своею безопасностью, могут спокойно допускать и переносить это?
«Можно по крайней мере предположить уменьшение огромных расходов, которые нужны при теперешнем
военном устройстве, имеющем
целью возможность в 24 часа захватить владения противника и дать решительное сражение через неделю после объявления войны!»
Зачем добрые мужчины и даже женщины, ничем не причастные к
военному делу, восторгаются разными подвигами Скобелевых и других и старательно расхваливают их; зачем люди, ничем к этому не принужденные, не получающие за это жалованья, как в России предводители, посвящают
целые месяцы усидчивого труда на совершение физически тяжелого и нравственно мучительнейшего дела — приема рекрут?
Развитие творческих сил народа с
целью столь беспрепятственного взыскания податей и сборов, которое исключало бы самое понятие о «недоимке»; изыскание новых источников производительности, в видах воспособления государственному казначейству, и, наконец, упразднение
военных экзекуций, как средства, не всегда достигающего
цели и притом сопряженного с издержками для казны, — вот вся сущность чухломской конституции.
Кар потерял вдруг свою самонадеянность. С донесением о своем уроне он представил
Военной коллегии, что для поражения Пугачева нужны не слабые отряды, а
целые полки, надежная конница и сильная артиллерия. Он немедленно послал повеление полковнику Чернышеву не выступать из Переволоцкой и стараться в ней укрепиться в ожидании дальнейших распоряжений. Но посланный к Чернышеву не мог уже его догнать.
Сделал он это в тех
целях, «чтобы, говорит, командирова новорожденного сына как должно по
военному артикулу поздравить».
Университет был основан в недавнее время иждивением действительного статского советника (в
военное же время корнета) и всех железнодорожных жетонов кавалера Губошлепова, с специальною
целью образования домашних Невтонов и быстрых разумом Платонов из соседних вогульцев и остяков.
Напротив, положение французской армии было вовсе не завидное: превращенная в пепел Москва не доставляла давно уже никакого продовольствия, и, несмотря на все
военные предосторожности,
целые партии фуражиров пропадали без вести; с каждым днем возрастала народная ненависть к французам.
— Что? А? Он Потапов?.. Да, да! Федотов — это его дядя. И он весь в дядю… А Потапов?.. Постойте. Да ведь я знаю и Потапова. У него была дочка красавица… Что?.. Как?.. Это твоя мать?.. Ах, милый мой мальчик… Ну, постой. Я тебя
поцелую… Дай посмотреть… Молодец! Хоть в гвардию… Жаль, что не пошел по
военной… Ну, ничего!
Она выходила замуж за Василья Васильевича Угличинина,
целый век служившего в
военной службе и недавно вышедшего в отставку полковником.
— А я, напротив того, полагаю, что если бы
военные поселения и связанные с ними школы
военных кантонистов не были упразднены, так сказать, на рассвете дней своих, то Россия давно уж была бы покрыта
целой сетью фаланстеров и мы были бы и счастливы и богаты! Да-с!
Вернувшись в Елизаветград, я на вечере у полковника Мельцера узнал, что Романовы дали слово Соловьеву отдать за него дочь ‹…›…никакая школа жизни не может сравниться с
военного службой, требующей одновременно строжайшей дисциплины, величайшей гибкости и твердости хорошего стального клинка в сношениях с равными и привычку к мгновенному достижению
цели кратчайшим путем.
Сотни мужчин, от древних старцев, клавших на ночь свои зубы в стакан с водой, до мальчишек, у которых в голосе бас мешается с дискантом, штатские,
военные, люди плешивые и обросшие, как обезьяны, с ног до головы шерстью, взволнованные и бессильные, морфинисты, не скрывавшие перед ней своего порока, красавцы, калеки, развратники, от которых ее иногда тошнило, юноши, плакавшие от тоски первого падения, — все они обнимали ее с бесстыдными словами, с долгими
поцелуями, дышали ей в лицо, стонали от пароксизма собачьей страсти, которая — она уже заранее знала — сию минуту сменится у них нескрываемым, непреодолимым отвращением.
Целым этим стихотворением, которое я немного помню, убедительно доказывалось, что евреям не следует и невозможно служить в
военной службе, потому что, как у моего поэта было написано...
В самое то время, как Москва беззаботно собиралась в театр, чтоб посмотреть на старого славного артиста,
военная гроза, давно скоплявшаяся над Россиею, быстро и прямо понеслась на нее; уже знали прокламацию Наполеона, в которой он объявлял, что через несколько месяцев обе северные столицы увидят в стенах своих победителя света; знали, что победоносная французская армия, вместе с силами
целой Европы, идет на нас под предводительством великого, первого полководца своего времени; знали, что неприятель скоро должен переправиться через Неман (он переправился 12 июня) — все это знали и нисколько не беспокоились.
Мы, провожая его глазами, желали ему удачи. И хотя все это происходило в канцелярии, где торжественных минут сердечного восхищения по штатам не полагается, но тут оно было. Мы чувствовали, как сердца наши в нас горели, при мысли, что
целые двадцать пять тысяч семейств наших
военных трудников разведут себе по домам и на полянках свои самовары и станут попаривать своим чайком свои косточки, под своею же кровлею, которую дало им за их кровную службу отечество.
Иван Иванович. Попробуем. Диана божественная! (
Целует ее руку.) Помните, матушка, прошлый год? Ха-ха! Люблю таких особ, побей меня бог! Не люблю малодушия! Вот она где самая-то и есть эмансипация женская! Ее в плечико нюхаешь, а от нее порохом, Ганнибалами да Гамилькарами пахнет! Воевода, совсем воевода! Дай ей эполеты, и погиб мир! Поедем! И Сашку с собой возьмем! Всех возьмем! Покажем им, что значит кровь
военная, Диана божественная, ваше превосходительство, Александра Македонская!
Щербук (
целует руку). Merci вас! (Платонову.) Как здоровье, Мишенька? Молодец-то какой вырос! (Садится.) Я знал тебя еще в тот период, когда ты на свет божий с недоумением глядел… И всё растет, и всё растет… Тьфу! чтоб не сглазить! Молодчина! Красавец-то какой! Ну чего, купидон, по
военной не идешь?
Таким образом процессия тянулась почти на
целую версту и все увеличивалась постоянно присоединяющимися партиями разных лиц, мужчин и женщин,
военных, моряков, гимназистов, чиновников, кадетов и даже уличных разносчиков.
Люди тех кружков, в которых по преимуществу он вращался, смотрели на этот род службы скорее далее неблагосклонными и неуважительными, чем равнодушными глазами, и потому теперь, когда для дальнейшей жизни его предстали вдруг новые задачи и
цели, — ему показалось как-то странно и дико видеть и сознавать себя вдруг
военным человеком, хотя, поразобрав себя, он вовсе не нашел в душе своей особенной антипатии к этому делу.
Это была эстафета от полковника Пшецыньского, который объяснял, что, вследствие возникших недоразумений и волнений между крестьянами деревни Пчелихи и села Коршаны, невзирая на недавний пример энергического укрощения в селе Высокие Снежки, он, Пшецыньский, немедленно, по получении совместного с губернатором донесения местной власти о сем происшествии, самолично отправился на место и убедился в довольно широких размерах новых беспорядков, причем с его стороны истощены уже все меры кротости, приложены все старания вселить благоразумие, но ни голос совести, ни внушения власти, ни слова святой религии на мятежных пчелихинских и коршанских крестьян не оказывают достодолжного воздействия, — «а посему, — писал он, — ощущается необходимая и настоятельнейшая надобность в немедленной присылке
военной силы; иначе невозможно будет через день уже поручиться за спокойствие и безопасность
целого края».
— Недурно, особенно когда приходят
военные суда и почтовые пароходы из Фриско и из Японии… Тогда и я и три моих кучера-канака
целый день заняты… Впрочем, недавно конкурент явился. Тоже янки.
— Вам что же объяснять? Вы уже уяснили себе причины, — сухо промолвил старый штурман, — а вот Владимиру Николаевичу я скажу, что Корнев, устроивши ночной поход, наверное, имеет
цель убедиться, будут ли на «Коршуне» бдительны и находчивы… сумеет ли «Коршун» не упустить неприятельское судно, если б оно было вместо адмиральского корвета… Ведь Корнев не смотровой адмирал. У него на первом плане морская выучка и требование, чтобы
военное судно было всегда готово и исправно, как на войне…
Тут были и
военные в блестящих позолотою шитья и орденами мундирах, и статские в безукоризненно сшитых фраках, и
целый нарядный цветник барышень и дам.
У нас был
целый сбор пирогов, рыбы, колбас, яиц, вина, репы, табаку и моркови, которую немилосердно хрястал подгулявший Кирилл; но тут вдруг случилось неожиданнейшее и казуснейшее происшествие: не успели мы отъехать и трех верст от города, как нас обогнал тарантас, запряженный тройкою лошадей: в нем сидел какой-то краснолицый господин, а на козлах, рядом с кучером, солдатик с нагайкою через плечо. Нам было велено остановиться — и краснолицый господин с
военною осанкою потребовал от нас наши паспорта.
— Да одна ли сестра — верно, будет и еще много дам! — воскликнули разом несколько голов после того, как товарищ покатил, обдав нас
целым облаком пыли, — и все мы кинулись к своим узелкам, в которых был увязан наш штатский гардероб, построенный
военным портным.
Он с умилением перекрестил сына, всхлипнул и крепко его
поцеловал. Украдкою подошла Любовь Алексеевна, села рядом на скамейку.
Военный спросил...
Он был необычайно словоохотливый рассказчик, и эта черта к старости перешла уже в психическую слабость. Кроме своих московских и
военных воспоминаний, он был неистощим на темы о женщинах. Как старый уже холостяк, он пережил
целый ряд любовных увлечений и не мог жить без какого-нибудь объекта, которому он давал всякие хвалебные определения и клички. И почти всякая оказывалась, на его оценку,"одна в империи".
Другой чешский патриот, званием фармацевт, был страстный поклонник России и стремился в Петербург слушать лекции Драгомирова, тогда профессора
Военной академии, с
целью усовершенствовать себя в теории"уличной войны".
Спектакль был устроен группой писателей с какой-то благотворительной
целью. Софью играла молодая актриса Гринева (тогда уже жена писателя Всеволода Крестовского), я — Чацкого, известный тогда любитель из чиновников
военного министерства — Фамусова; а Григорьев должен был исполнять Репетилова.
Спрашиваю, кто сидит посреди — говорят мне: профессор финансового права; а вот тот рядом — Иван Ефимович Андреевский, профессор полицейского права и государственных законов; а вон тот бодрый старичок с
военным видом — Ивановский, у которого тоже приходилось сдавать
целых две науки разом: международное право и конституционное, которое тогда уже называлось"государственное право европейских держав".
В армии существовало
целое ведомство «
военных сообщений», но где теперь находились представители этого ведомства, что они делали, — знал только один Вездесущий.
Еще летом 1798 года, во Франции, в тулонском
военном порту, шли деятельные приготовления к морской экспедиции,
цель которой была окружена непроницаемой тайной.
Он расшаркался по-военному перед графиней Аракчеевой и почтительно
поцеловал протянутую ему руку.
Герцог Шуазель, управляющий во Франции министерствами
военных и иностранных дел, очень ревниво смотревший на развивавшееся могущество России, старался поставить ее в затруднительное положение и с этою
целью вошел в переговоры со Швецией и Турцией. В Стокгольме он потерпел неудачу, но в Константинополе успел.